Их окружили детишки, стали клянчить деньги. Подошел мужчина:
— Ищете кого?
— Кто вы? — невольно вырвалось у Антона.
— Мы цыгане люли, приехали летом из Узбекистана, — охотно ответил мужчина.
И он, и детишки, и женщины — все странно подрагивали, поводили плечами. Антон решил — из-за мороза, потом увидел, что они чешутся, и с ужасом сообразил — вши!
Цыган без вопросов рассказывал о том, как тяжело им живется, милиция оброк не получит — прогнать может или поджечь. Один раз подожгли, все сгорело… Он не просил денег, но по его молчаливому указу ребятня усилила просительный вой, подошли женщины и тоже стали просить милостыню.
«Что мы тут делаем? — думал Антон. — Сюрреализм какой-то! Зачем это нужно Кате? Ладно, в метро ей понравилось — первый раз простительно. Потом ужинать затащила в пивнушку, сегодня с матерщинником беседы вела. Не многовато ли острых ощущений для изнеженной девушки? Эта клоака — точно перебор. Голова у моей Кати забита массой академических знаний, но хлеб резать и чай заваривать она не умеет. И на грязненькое ее тянет?..»
Но, присмотревшись к Кате (он отбивался от ребятишек, осмелевших, дергающих его за куртку, шипел на них, как на настырных зверят), Антон увидел, что она держится с трудом, борется с отвращением и ужасом, близка к слезам. Катя о чем-то расспрашивала цыгана, о какой-то бабушке.
— Тут она, пойдемте! — Цыган подвел их к одной из хибар.
Набрав в легкие воздух, задержав дыхание, Катя нагнула голову и мужественно нырнула внутрь. Антону ничего не оставалось, как последовать за ней. Внутри смрад усилился, в нос ударил залп помойно-туалетной вонищи. Выпрямиться в полный рост было нельзя, стояли согнувшись. Когда глаза привыкли к сумраку, в конуре три на два метра они увидели у трубы теплоцентрали груду тряпья. Катя подошла к ней и стала разгребать. Под тряпками оказалась старуха.
— Бабушка, это ты? Бабушка Люба? — давилась слезами Катя.
— Уйди! Не пойду! Я вам деньги отдала, забрали, сволочи! — бормотала старуха.
— Врет про деньги. — Цыган вошел вслед за ними и присел на корточки. — Пожалели бабушку, приютили. А если помрет? Нам неприятности не нужны. По чистоте сердца помогли…
— Катя! Что происходит? — строго спросил Антон.
— Не понимаешь? — повернулась к нему дрожащим, заплаканным лицом. — Это моя бабушка, мать моей мамы, бабушка Люба.
«Ну и семейка, — оторопел Антон. — Горлохватов, — злился он молча, — ты редкая сволочь! Сам в золоте купаешься, а теща в бомжатнике подыхает. Скотина!»
— Антон, мы должны забрать ее отсюда.
— Конечно.
«А куда? Ко мне домой — опасно. Если Горлохватов не полный кретин, он уже вычислил, с кем убежала дочь. ББГ подлец, но не кретин, и на него работает служба ищеек. На дачу? Там нас обнаружить проще простого».
— Забирайте, пожалуйста! — не то позволил, не то попросил цыган. — Только нам за внимание причитается, не поскупитесь.
— Антон! — Катя взяла себя в руки и говорила почти спокойно. — Раздай деньги! Женщинам и детям, — подчеркнула она.
Цыган обрадовался. Катя не подозревала, что у них работают — побираются, воруют — только жен-шины и дети, а всю выручку отдают мужчинам. Антон вытащил сотню долларов и протянул цыгану, тот радостно улыбнулся, показав золотые коронки, и вывалился наружу.
Катя склонилась к старухе:
— Ты меня не узнаешь? Я твоя внучка, Катя. Бабушка, я за тобой пришла, пойдем домой?
Антон приблизился и тоже спросил:
— Вы можете идти?
Старуха ругалась, той самой сакрально просранной лексикой, Катю не узнавала, отбрыкивалась, когда внучка попыталась ее поднять.
— Если вы пойдете с нами, — предложил Антон, которого мутило от запахов и обстановки, — я вам дам выпить.
— Не врешь? — вполне разумно спросила бабушка Люба.
— Обещаю. Вставайте!
— Ноги проклятые, опухли, не держат. А ты, сыночек, принес бы мне, а? Хоть глоточек!
— Что же делать? — повернулась к нему растерянная Катя.
— Что, что! — раздраженно ответил Антон. — Нести! Бабуля, ну-ка взяла меня за шею, ножками перебираем, и к заветной бутылочке потопали.
Однажды он уже носил старуху — мать погибшего одноклассника. Та была чистенькой и легкой, эта воняла нестерпимо и весила сто пудов. Выволокли ее на воздух, рассмотрели лицо, коего, по сути, не было — опухшая от многолетнего пьянства физиономия в обрамлении клочьев седых волос, усыпанных гнидами.
Антон тащил старуху, которая едва перебирала ногами, к цивилизации, Катя пыталась помогать и все просила бабушку вспомнить ее, свою внучку. Антон думал о том, что в последнее время его жизнь стала напоминать дурное кино. Сейчас у него карманы забиты долларами, он волочет на себе бомжиху, которая родная бабушка его негаданной любви, девушки его мечты… сама девушка — чистое кино! — украденная дочь олигарха или мафиози, что одно и то же, папочка наверняка уже спустил на него всех собак.
У продуктовой палатки старуха забилась, затормозила, Антон чуть не свалился с ней на землю.
— Выпить! — потребовала бабуся и показала на витрину палатки с банками пива и алкогольных напитков.
Пришлось остановиться, купить ей пива. Прислонили старуху к стенке, отдыхая, она сползла на землю, причмокивая, как младенец с пустышкой, присосалась вожделенно к банке.
— Надо решить, куда нам ехать, — подал голос Антон. — Ко мне домой…
— Нет, — перебила Катя. — К тебе нельзя, и дача твоей сестры тоже не подходит, — повторила она его мысли.
— Попробуем снять гостиницу.
— Вряд ли туда нас пустят с бабушкой… в таком состоянии. У меня есть план.